– Сколько?

– Помоги вытащить наркоту из дома, и я сведу тебя с человеком, который тебе поможет.

– Нет уж, Лес.

– Ну давай, давай, парень. Я уже все обдумал. Я размышлял над этим с прошлой ночи. Мне нужен только еще один человек, и ты тут как тут. Послушай, это элементарно.

– Незачем мне слушать, потому что я не собираюсь делать это.

– Рильке, прошу тебя. Я сейчас между молотом и наковальней. Если полиция меня возьмет, мне грозит три года, а если за неделю до суда передознется подружка какого-нибудь фараона, то еще больше. Если же я напортачу с Гарри – останусь без яиц. – Он опять хохотнул. – Не многим я могу доверять, Рильке. Если бы ты не позвонил мне, я бы сам позвонил тебе.

– Просто ты сейчас в отчаянии, Лес, и любой план кажется тебе хорошим.

– Неправда. Если меня поймают, то поимеют. Но если поймают тебя, ты скажешь, что это я тебя оболванил. Мы ведь сто лет знакомы.

И он произнес эти семь слов, которые, должно быть, и зажгли сигнальные лампочки.

– Ты ведь знаешь, что можешь мне доверять.

– Послушай, Рильке, нам с тобой неизвестно, наблюдают они за зданием или нет. Надо полагать, наблюдают, но кто знает, что происходит в полиции. Я для них мелкая рыбешка. Отдел уголовного розыска, вероятно, выкурит это все за неделю. Нет, они усердно потрудились ночью и вернулись ни с чем. Скорее всего смотали удочки, занимаются сейчас чем-нибудь другим. Ну, может, один какой-нибудь в штатском наблюдает за домом приличия ради. Итак, я выхожу из парадного с подозрительной сумочкой. В сумочку вложена еще одна, завернутая в десять газетных листов, а внутри дурацкий китайский фарфор, который нам подарил эльзасец Фрэнсис, когда у меня был Нерон. К тому времени, когда они распакуют эту кучу, ты будешь уже на задах и совсем далеко.

Похоже, он остался доволен собой.

– Это и есть твой гениальный план? Ты отвлекаешь, а я рву когти с криминальным товаром?

– Все гениальное просто. Встретимся у тебя, я позвоню Гарри и дам тебе любую информацию. Боже, я даже готов пойти с тобой на встречу. Можем выпить по пинте, когда все провернем.

– Они же видели, как я входил.

– Рильке, в здании девять квартир, в шести из них живет куча народу. А эта часть Глазго перенаселена одинокими мужчинами среднего возраста, похожими на алкашей. Они вряд ли обратили на тебя внимание.

– Все равно ни за что, Лес.

– Я сведу тебя с нужным человеком. Этот парень в бегах, и без меня ты его не найдешь. После четырех банок пива и трех «косяков» Лесли вручил мне ключи.

– Два замка на внутренней двери, и убедись, что хорошо закрыл внешнюю. Не хочу, чтобы разные придурки забегали покурить.

Он завернул дешевый китайский фарфор в газеты, попробовал отыскать скотч в свалке на полу и с отвращением сдался.

– Ненавижу, блин, ненавижу, зачем этот бардак? Могли бы осматривать вещи и ставить их на место. Знаешь ведь, зачем они это делают? – Он выдержал паузу. Лес, как и Роза, был мастером риторических вопросов. – Психологическое давление. Нацисты проклятые. Что за больные недоумки идут в полицию?

– Джеймс Андерсон.

– Ты знаешь, что я об этом думаю. Просто хороший человек испортился.

– Я видел его вчера.

– Да? – Лесли откопал картонную коробку из-под стерео и теперь резал ее ножом. – Он записал все твои данные?

– Да.

Он остановился, нож замер в руке.

– Господи, он… Я-то думал, он надежный во всех отношениях. Думал, это так, дурака повалять, подрочить на школьном дворе, за гаражами для велосипедов.

– У нас в школе не было гаражей.

– Да ладно тебе. Меня переполняет девчачье любопытство.

– Теперь это так называется? В участке ничего особенного не было. Меня задержали в парке прошлой ночью. Андерсон забрал меня у них из-за стола и увел поговорить.

– О, супер! Отли-блин-чно. Ты даже в парке прогуляться не можешь, чтобы тебя не забрали в каталажку. Это наполняет меня уверенностью.

Он упаковывал коробку в несколько сумочек, складывая ручки и связывая их вместе.

– Может, кого-нибудь другого привлечешь вместо меня?

– Слушай, я просто болтаю чепуху. Конечно, я доверяю тебе. Ты гладко работаешь, я знаю. Просто попробуй не попасться, ладно?

Он вложил сверток в последнюю сумку и ласково ее погладил.

– Ну вот, им придется над этим попыхтеть. – Он снял с двери расклешенное пальто и надел полусапожки. В таком наряде ему все равно не выиграть конкурса красоты. Но он повернулся и широко улыбнулся мне: – Готовы!

– Ты действительно собираешься выходить в таком виде средь бела дня?

– А я постоянно это делаю. Никто и не смотрит, а если и смотрят, думают, что я просто страшная женщина. В любом случае, некоторые из нас, подлых гомиков, умеют драться. Ну, готов?

– Ты ничего не забыл?

Он остановился, пробормотал: «Боже родимый!» – рассмеялся и потянул за веревку.

– Нет, Лесли, ни за что.

– Давай. Это счастливая сумка. Прошлой ночью она висела прямо над головой у полицейского, и он не заметил. Это ж чудо гребаное! Как только вернусь, позвоню священнику и попрошу освятить этот мешочек.

– Слишком бросается в глаза. Я бы не стал ее носить с собой. Такая сумка не в моем стиле.

– Ну, ради меня, Рильке.

Я вышел из подъезда и осмотрелся. Задний двор дома Лесли был четвертым. Чтобы добраться до улицы, нужно пересечь три задних двора и перемахнуть четыре шестифутовые стены.

Джереми Бентам изобрел свой тюремный паноптикум, чтобы надзирателю удобнее было надзирать. Камеры располагались по кругу, и он из будки в центре мог наблюдать за ними под любым углом. Как это соотносится с его системой великого счастья, я не знаю, но идея имела успех у школьных архитекторов. Внутренний двор Леса не был круглым и не походил на тюрьму, но я был уверен, что за мной наблюдают из семидесяти квартир. Первые две стены я миновал удачно и побрел дальше – беспечной походкой, с шотландской сумкой, постукивающей по бедру. Около третьей, под сохнущим на веревке желтоватым бельем, кругами вертелся маленький мальчик на трехколесном велосипеде. Он уставился на меня в упор.

– Я ключ посеял, малыш. – Перескочив через стену в его двор, я спросил отеческим тоном: – А почему ты не в школе?

Мальчик с подозрением на меня покосился. Его молочные зубы походили на маленькие надгробные плиты.

– Я еще маленький. Мне еще пяти нет. В школу Кайл ходит. Он большой мальчик. – Он перевел взгляд с меня на окно второго этажа и заорал сиреной: – Мамаааа! Тут дядя только что перелез через забор!

Окно распахнулось, и я понял, в кого у него такой голос.

– Молодец. Стой где стоишь, я звоню в полицию. – Я заметил, как она хватает телефон, набирает 999. При этом она истошно вопила: – Я знаю, чего тебе надо! Не подходи к ребенку. Извращенец. Тыришь чужое нижнее белье! Теперь-то я тебя запомнила! В другом месте поищи себе женские трусы, долбаный урод! Извращенец!

В соседних домах стали открываться окна. Я прикрыл лицо Леслиной счастливой сумкой, перескочил через последнюю ограду и сбежал.

Чем я занимаюсь? Я ведь должен зарабатывать на жизнь тем, что не приведет меня в каталажку. Я замедлил шаг, стараясь выглядеть, как парень, который всю жизнь ходит с шотландскими сумками. Худой парень в черном костюме, покрытом оранжевой кирпичной пылью. Обычный парень, который только что накупил в гастрономе мяса на неделю. На улице никто не обратил на меня внимания.

Лес ждал:

– А ты не торопишься. Я уже начал дергаться. Проблем не было?

Я открыл дверь, и мы оба вошли.

– Нет, не было. – Я очень утомился. – А у тебя?

– Супер-пупер. – Голос его подрагивал: интересно – это адреналин или просто запыхался? Мне было все равно. Он продолжал: – Я проехался на метро, чтобы убедиться, что нет хвоста. Потом вышел раньше и остаток пути прошел пешком. Правда, теперь лучше не высовываться. Чем быстрее сбуду это с рук, тем лучше. Поздравляю, милый. Я у тебя в долгу.